Создание ЛУКОЙЛа повергло в шок многих капитанов советской экономики. В тревожном переломном 1990-м у Вагита Алекперова и его единомышленников было столько же шансов на взлет, сколько и на низвержение в низины жизни…
В один из хмурых ноябрьских дней в министерском кабинете Алекперова (в начале 90-х занимал пост заместителя министра нефтяной и газовой промышленности СССР, – прим. авт.) собрались те, кто мерз с ним в вагончиках Когалыма и Лангепаса, кто зарубил азы нефтяного дела шрамами на собственной шкуре, кто тонул в болотных хлябях и горел в нефтяных пожарах.
Не для красного словца, а лишь для точности изложения стоит привести факт: жена Алекперова помнит сибирские ночи, когда по утрам волосы мужа примерзали к стенке так, что приходилось отпаривать их. Это ему-то, бакинцу, южанину!
Собрались вчетвером: Алекперов, Маганов, Шмидт, Путилов (тогда – генеральный директор урайских промыслов). Собрались единомышленники, люди одного возраста, одного миропонимания. И что еще немаловажно: не закосневшие в «мертвом доме» большого министерства, не аппаратчики – живые люди, сохранившие душу добытчиков, охотников, рисковых парней. На повестке «чрезвычайной коллегии» был один вопрос: что делать?
Как спасти отрасль, когда государственное финансирование резко сократилось, а требования по росту добычи столь же резко возросли? Они уже ходили все вместе на прием к первому и последнему президенту СССР Горбачеву, слушали округлые витиеватые речи обо всем и ни о чем. Теперь решать надо было самим.
– Идея ЛУКОЙЛа родилась еще в 1990 году, когда я изучал опыт «Бритиш Петролеум» и других авторитетных нефтяных фирм, – говорит Вагит Алекперов. – Честно говоря, особых надежд на создание вертикально интегрированной компании не было. В СССР существовала только одна компания – Совмин. А все отраслевые министерства и ведомства были ее цехами. Наша вертикаль никак не вписывалась в систему Госплана. Почему? Потому что с самого начала нефтедобытчиков отсекли от механизма ценообразования. Помните, у нас был баснословно дешевый бензин – дешевле минеральной воды. Но это абсурд! Минералка – дар природы. А бензин – продукт сложнейшего производства. За счет «дешевизны» советского бензина Совмин покрывал все убыточные и нерентабельные производства, латал все прочие прорехи в народном хозяйстве. Брежневский «развитой социализм» создавался на нефтедоллары. Он построен на горбу нефтяников. И мы сказали: «Баста!» Теперь мы, нефтяники, взяв в свои руки и переработку нефти, и сбыт ее продуктов, определяем цену в соответствии с рынком, сами решаем, на что в первую очередь употребить нашу прибыль.
Идея Алекперова о создании вертикально интегрированной компании не имела под собой в тот год никакой законодательной базы. Слишком необычна, слишком нова. Однако нашлась некая приемлемая для Госплана и Совмина форма содружества западно-сибирских промыслов: концерн под эгидой Миннефтегаза.
– Конечно, нам хотелось создать нечто более жесткое, основательное, – говорит Равиль Маганов. – Но надо было считаться и с реальностью. Так или иначе первый шаг был сделан: генеральные директора Урая, Лангепаса, Когалыма подписали свой первый договор (деятельность концерн начал в 1991 году, а датой основания считается 5 апреля 1993 года, – прим. авт.). Дата основания не лишена смысла. 5 апреля русский полководец Александр Невский побил на Чудском озере рыцарей. День победы. Мы тоже отбивали атаки. Нас обвиняли, что мы разрушаем отрасль, подрываем единство топливно-энергетического комплекса страны. И что же? Не прошло и двух лет, как наши обличители сами же пошли по проторенному нами пути. И никакого авантюризма. Просто мы были молоды и не зашорены догмами марксистской политэкономии.