Не так давно довелось путешествовать в старинное русское село Усть-Цильма. Предвкушение созерцания красот местной природы и проникновения в удивительную староверческую культуру омрачало только одно: многоступенчатая и неудобная транспортная схема. Добираться пришлось поездом, затем на машине, переправа на пароме через реку, опять автомобильное путешествие… И все бы ничего, но аккурат перед паромом транспорт, на котором мне пришлось быть пассажиром, не выдержал трудной осенней дороги и вышел из строя. Воспользовалась природной наглостью: напросилась в качестве попутчика к устьцилему, едущему в том же направлении.
Глинистая «трасса», прыжки на кочках и, собственно, совершенно незнакомая персона в качестве водителя не давали мне скоротать многочасовой вояж богатырским сном. Поэтому, дабы не вызывать подозрения угрюмым лицом, как-то одновременно решили прервать неловкое молчание беседой за жизнь. Узнав, что я из Усинска, Володя (так представился хороший человек) по-простяцки скуксился:
– Не люблю я ваш Усинск.
– Отчего же, – оживилась я и уже собралась выдать порцию аргументов в пользу неправоты случайного знакомого. – Я уже 37 лет там живу, с рождения. И вот прямо обижают ваши слова.
– Ну, был я у вас… в 97 и в 98 году по разу, – прокомментировал водитель. – Великая депрессия отдыхает. Хмурый, серый город. Пустой какой-то. Люди сердитые, ничего нет. Не понравился, в общем.
И от сердца отлегло. Все встало на свои места. Владимир бывал в моем родном городе в его самый неблагоприятный момент. Не в конце 70-х, когда в бытовом и инфраструктурном плане Усинск был весьма некрасив и неудобен. Тогда он был живой, перспективный, полный горячих и горящих людей, он рос и менялся с каждым днем. А спустя 20 лет, когда вся страна, перешедшая резко и бесповоротно на рыночные рельсы, искала себя в новых ипостасях, моногородам пришлось особенно туго. Потому что ипостась у всех была одна – нефтянка. И каждый его житель так или иначе был завязан на ней. Врач лечил нефтяника, учитель учил нефтяника, строитель строил с нефтяником, водитель возил нефтяника, продавец отпускал товар нефтянику… И все эти смежные профессии были востребованы, потому что были востребованы нефтяники. Потому что открывались месторождения со скоростью бутылок шампанского в новогоднюю ночь. Потому что развивалось производство. В город ехали новые люди, город жил и дышал полной грудью. И вдруг дыхание остановилось. Знаете, как у дайвера. Кислородный баллон за спиной есть. Он полный. Но кто-то, захотев глотнуть воздуха, побольше и понасыщенней, просто сломал клапан, вентиль, что угодно. Сломал. И все. О2 есть, а дышать невозможно.
Нефть для Усинска и была тем самым кислородом. Им дышали все. Подземные кладовые распирало от «черного золота», а вентиль, сломанный нерадивым хозяйственником, не пускал ее дальше недр. Эти самые горячие и горящие люди, от своей неуемной энергии и креативного мышления однажды, в 80-е, вырастившие к 8 Марта здесь, на Крайнем Севере, тюльпаны (!!!), оказались растерянными. Они не понимали, куда деть себя. Дело их жизни, в которое вложены силы, знания, опыт, на которое надеялись, от которого зависело построение города-сада… просто было раздавлено. И как карточный домик, из основания которого вытащили козырного туза, рассыпалось все, что на нем держалось.
Я хорошо помню то время. В 1996 году как раз оканчивала школу. Мои родственники, знакомые, родители одноклассников и друзей, все были в тяжелой депрессии. Кто потерял работу, кто сохранил место, но не мог получить заработанных денег… Кто пил горькую и материл жизнь на кухне…У кого были родственники за пределами города, где можно было найти приложение своему опыту, уезжали. Продать квартиру за столь модную тогда видеодвойку было роскошью. «Продам или меняю на…». Такое привычное тогда объявление. Я помню, как мы с одноклассниками таскали домой булки со школьной столовой (питание было дотационным, и выпечка с компотом была ежедневно). Помню «леонидовки» – карточки с написанной заработанной суммой. На нее по безналу можно было набрать продуктов. Но только в одном государственном магазине. И только все сразу. Помню, как после занятий бежали с родителями в этот магазин, высматривали тех счастливчиков, у кого были наличные деньги, и слезно просили пакет сахара или молока, который они собирались купить, записать в свою карточку в обмен на бумажные рубли.
Я помню, как все рушилось. Помню, как уехала учиться, как жили в студенческой общаге Сыктывкарского госуниверситета с усинцами. Их родители-нефтяники не могли прислать денег на жизнь, многие талантливые ребята бросали учебу и уезжали домой… А мне так не хотелось возвращаться в умирающий город, который становился призраком… Но в 2001 году я вернулась.
…Как только появилась Сеть, мы свернули на обочину, и я долго показывала на экране смартфона фото нового Усинска. А вот это храм «Воскресение Христово». А это детский городок. А так теперь выглядит главная улица. А так – Молодежный бульвар… Владимир буквально открыл рот от удивления. А потом сказал:
– Ну все правильно. ЛУКОЙЛ же теперь у вас. Мне говорили приятели, что он город поднял. Но я не думал, что так. ЛУКОЙЛ задал хорошую планку, к которой стали тянуться все.
Чем больше я рассказывала о переменах, тем больше понимала, как важно помнить все то, что у нас было. И чего не было. Чтобы понимать цену того, что имеем сейчас. Я помню. А вы помните?
Евгения ЛЯСКОВСКАЯ